Серафим Саровский не оставляет без помощи.

Запах роз

Мы гостили загородом в доме моих родителей.

Над диваном, на котором я ночевала с годовалым младенцем и дочерью висит одна большая икона батюшки Серафима Саровского. Надо признаться, что в то время относилась я к иконе без должного почтения, все время волновалась, что она может упасть на нас, отодвигала от образа диван, лампаду снимала, на время нашего прибывания, из страха, что может упасть.

В ночь после того как дети мои Причастились Христовых тайн, во сне почувствовала я необыкновенный запах роз, в обычной жизни запахи не бывют такими яркими и чистыми и богатыми. Настолько запах дивен был, что во сне я удивилась этому необыкновенному аромату, и решила проснуться, чтобы понять наяву или во сне я это чувствую. Я проснулась - аромат был наяву, я стала принюхиваться, искать источник...Аромат сосредоточился перед иконой и казалось младенец тоже пропах розами...Я разбудила дочь и она тоже почувствовала этот запах роз.
Через некоторое время аромат стал рассеиваться, но легкое присутсвие оставалось, я уснула в очень умиротворенном и благодатном расположении Духа.

В дальнейшем, пока мы там гостили, я глядя на этот образ батюшки, очень коротко ощущала аромат роз, как буд-то старец мне напиминал, о том, что было. В дальнешем случилось мне быть в обстояниях и болезнях, в больнице много было со мной недоразумений и я часто молилась батюшке, взяла маленькую иконку в больницу, а батюшка мне помогал.

Во так я и узнала нашего скорого заступника и помощника перед Господом, батюшку Серафима Саровского.

Мина

Батюшка! - сказал я, - нам всем давно хотелось знать, каким путем Господь привел вас к монашеству, но все как-то не решались спросить вас об этом. Мы все знали, конечно, что отец Николай в прошлом был моряком, командиром одного из боевых кораблей Русского флота, перед ним открывалась блестящая будущность, он был лично известен Государю. Его родной дядя - Акимов - был председателем Государственного Совета. Какая-то неизвестная, но, по-видимому, чрезвычайно серьезная причина заставила отца Николая изменить свою жизнь и стать иноком.

Естественно, это обстоятельство нас крайне интересовало.

Батюшка ответил не сразу.

- Хотя воспитывался я и в православной семье, но от Церкви и ее учения был далек. Светская жизнь с ее постоянными соблазнами и пустотой заглушала то немногое, что сохранилось с детских лет.

Во время первого кругосветного плавания у меня было множество новых встреч. Тогда же я познакомился с так называемыми эзотерическими тайными учениями Востока. Не буду говорить, как и где это случилось. Скажу только, что с этого времени жизнь моя пошла совсем по другому руслу. На моем пути начали появляться те, кому я безраздельно верил как носителям высших знаний и чьи слова были для меня абсолютным законом. Словно оправдывалось одно из основных положений эзотеризма: "Когда ученик готов, учитель всегда найдется".

Я всей душой и искренне стремился быть проводником добра, которого, как казалось мне тогда, я был испытанным служителем. И Господь - так крепко верую я теперь, многогрешный, - видя мою искренность и не желая гибели моей души, чудным образом спас меня. А случилось это так.

Как-то получаю неожиданно срочный вызов в Морское министерство. Разговор был короткий.

- На вас, - сказали мне там, - возложена чрезвычайно ответственная задача. Нам крайне необходимо доставить в один из дальневосточных портов груз мин. Груз совершенно секретный. Приняты все меры, чтобы заинтересованные державы, особенно же Англия, об этом не узнали. На этот раз вы будете командовать грузовым кораблем, груженным для маскировки лесом. О маршруте и тех портах, в которые вы только и имеете право заходить для погрузки угля, узнаете по выходе в море. Вы понимаете, конечно, какое доверие вам оказывается, и сделаете соответствующие выводы.

Через две недели все было готово к походу. Мои личные сборы были короткими.

Самое необходимое было уложено, и я только попросил свою няню упаковать книги, которые я отобрал для себя, главным образом по интересовавшим меня тогда вопросам.

Но вот мы и в море. Благополучно прошли Балтику и вышли на широкий простор океана. И вот здесь-то и началось...

На этом месте рассказа голос отца Николая дрогнул и в нем явно почувствовалось трудно сдерживаемое волнение, невольно передавшееся и нам.

- Океан, - продолжал свою речь батюшка, -встретил нас штормом, какие нечасто приходилось видеть и нам, морякам. Двое суток боролись мы со стихией, напрягая все силы в этой борьбе, но буря не ослабевала.
Измученный, спустился я к себе в каюту, чтобы согреться хотя бы стаканом горячего чаю. В каюте был большой беспорядок, так как из-за качки многие вещи, в том числе и книги, выпали на пол и хаотично перемещались по нему.
С трудом балансируя на ногах, я машиналь но поднял первую валявшуюся под ногами кни гу, раскрыл ее - мне сразу бросились в глаза портрет какого-то старца в монашеском одея нии и заглавие книги: "Сказание о жизни и под вигах старца Саровской пустыни иеромонаха Серафима". Откуда и каким образом попала эта книга ко мне, я в эту минуту совершенно не думал. Вид согбенного старца как-то особенно привлек мое внимание. Мне никогда прежде не встречалось имя иеромонаха Серафима. Да и вообще о наших подвижниках я знал очень мало.

С трудом укрепившись на койке, я стал читать. Передо мной раскрылся новый и доселе совершенно неведомый для меня духовный мир.

Тихий свет и мир душевный, который так жадно искал я до сих пор и не находил, теперь невыразимой сладостью и неведомо как овеял мою душу.

Я кончил читать, еще раз взглянул на портрет старца и невольно прижался губами к его изображению. Впервые за много лет из моих глаз полились слезы...

Шторм как будто начал затихать. Я задремал, как вдруг кто-то осторожно стал меня будить. Это был мой помощник. Бледный и встревоженный, он прошептал: "У нас большая беда. Мина сорвалась с гнезда и катается по трюму".

Мы сбежали вниз. При каждом крене судна ясно слышался глухой удар о борт одной из мин, сорванной со своего гнезда ударами волн.

Взрыв мог последовать каждую минуту и уничтожить корабль со смертоносным грузом и всей его командой, не сознававшей в полной мере опасности. Что было делать? Корабль был загружен лесом, добраться до трюма корабля, да еще в условиях такой непогоды, было совершенно невозможно. Если бы совершилось чудо и корабль бы не погиб, нужно было бы немедленно идти в ближайший порт, которым мог быть только английский и куда заходить было категорически запрещено секретным приказом. Я принял единственно возможное решение - нарушить приказ и идти в порт, пытаясь спасти людей. О своих переживаниях мне тяжело и сейчас вспоминать, а что было тогда?

Единственным светлым лучом был батюшка Серафим. Я слишком хорошо знал, что случайностей в мире нет, что Господь именно в эту минуту неведомым мне путем послал Своего Небесного Хранителя в лице отца Серафима. Всю силу моей слабой молитвы вложил я тогда, прося угодника Божия спасти нас от верной гибели.

И чудо совершилось несомненное и великое. Мы дошли благополучно до одного из ближайших английских портов, и здесь вновь милость Божия и молитвы старца Серафима чудесно охраняли нас.

Несмотря на самый тщательный осмотр нашего судна портовыми властями, ничего найдено не было. Нечего и говорить, что после осмотра мы разобрали лес над нашим смертоносным грузом, и здесь я воочию убедился, как велика была опасность: наша жизнь буквально висела на волоске. Не беседовал бы я сейчас с вами, если бы не помог преподобный Серафим.

Чудесное обращение юноши

У одного священника был сын Николай, который после поступления в университет стал терять веру, перестал молиться и посещать церковные службы. Наступил канун Рождества Христова.

- Коля, сходил бы ты ко всенощной - ведь завтра великий праздник, - сказала ему мать. -Как мы были бы рады с папой, если бы ты пошел в церковь.

Сын раздраженно ответил:

- Я уже много раз вам говорил, что мне нечего там делать... Что я получу в этой тесноте и духоте?

- Смотри, Коля, как бы не наказал тебя Господь за такие слова, - сокрушенно сказала мать.

В тот же вечер с сыном случилось следующее: он протянул руку, чтобы что-то взять с полки, и вскрикнул от боли. Рукой нельзя было шевельнуть от боли под мышкой.

Боль все усиливалась, и под мышкой стала быстро расти опухоль.

Приглашенный утром доктор констатировал тяжелое заболевание, которое называется "сучье вымя". Доктор сказал, что надо ждать, пока опухоль полностью созреет, и тогда можно будет прибегнуть к операции.

Для Коли началось время тяжелых мучений и бессонных ночей. Однако Коля не забыл, что болезнь его началась после того, как мать предрекла ему Божие наказание. Он еще не совсем утратил веру, и совесть его проснулась.
Он заметил у матери новый образ преподобного Серафима, который только что был прославлен. Вечером он попросил у матери:

- Дай мне на ночь образ преподобного Серафима.

Ночью матушку разбудил крик Коли. Вбежав в комнату, мать увидела такую картину:

Коля сидит на кровати, а кровать и пол перед ним залиты гноем. Коля был взволнован и говорил сбивчиво:

- Ко мне сейчас приходил преподобный Серафим и сказал, что если я не покаюсь и не изменю жизнь, то погибну. Затем преподобный коснулся моей больной руки, и опухоль тотчас же прорвалась. Сейчас рука моя совершенно здорова.

Пережитое переменило душу и жизнь Коли. Он оставил университет и поступил в Духовную семинарию, а затем Академию. Окончив ее, он принял монашество с именем Серафима и впоследствии стал епископом Дмитровским - одним из благочестивейших людей нашего времени, "богородичным старцем", как его называли за особое почитание Божией Матери.



"Вода-то ледяная…"

Покойная Лидия Николаевна в конце двадцатых годов рассказывала мне о своей поездке в Саров вскоре после про славления преподобного Серафима.

Супруг ее, Илья Михайлович, профессор, был человеком глубоко верующим. Он скончался в сане протоиерея. И. М. почитал преподобного Серафима задолго до прославления. Инициатива поездки в Саров и Дивеево принадлежала ему. Сама Л. Н. отнеслась к предстоящей поездке совершенно равнодушно, тем более что мужу предстояла научная командировка в Мюнхен.

Отъезд в Саров был назначен на начало июля. Накануне к вечеру Л. Н. почувствовала себя нехорошо - головная боль и острая боль в горле, температура 39. Л. Н. была подвержена ангинам с нарывами в горле, болезнь всегда протекала очень тяжело.

Однако Л. Н. решила скрыть болезнь от мужа, чтобы не сорвать поездку.
В дороге Л. Н. стало очень плохо: она не могла проглотить даже воду и начала задыхаться.
От станции до монастыря ехали на лошадях. Под влиянием свежего воздуха одышка стала меньше, но боль в горле все усиливалась.

Приехали незадолго до всенощной, остановились в монастырской гостинице. И. М. беседовал с монахом-гостинником, а Л. Н. пошла в номер и решила, что, конечно, ко всенощной не пойдет и сразу же ляжет.

И. М. возвратился и сказал, что, прежде чем идти ко всенощной, надо пойти на колодчик преподобного и там искупаться. Далее, рассказывала Л. Н., она уже не имела своей воли, все как бы происходило помимо нее.

Пошли к колодчику, Л. Н. вошла в женскую половину купальни и, первое, что услышала, было: "Вода-то ледяная, прямо обжигает". Л. Н. подумала: "Безумие с высокой температурой лезть в ледяную воду". Однако разделась, перекрестилась и окунулась. Вода действительно "ожгла". Л. Н. быстро оделась и вышла из купальни. И. М. задержался. Дожидаясь его, Л. Н. осмотрелась вокруг. Только в этот момент она ощутила ту неизъяснимую благодать, которой проникнуто это место. И. М. сказал, что он зайдет в гостиницу, а Л. Н. посоветовал медленно идти к собору и там его дожидаться. Л. Н., дойдя до собора, встретила И. М. у входа. Они вошли в храм, взяли свечи, приложились к раке преподобного. Началась всенощная.

- Встанем поближе к выходу, - попросила Л. Н., - чтобы можно было выйти, если я устану.

Все было для Л. Н. как бы в полусне, она не помнила начала службы и была удивлена, когда во время шестопсалмия И. М. спросил ее:

- Ты не устала, может быть, выйдешь и посидишь на свежем воздухе до "Хвалите"?

- Нет, совсем не устала.

Лишь во время чтения канона до ее сознания дошло, что горло не болит и она ощущает необыкновенную бодрость и легкость во всем теле. "Вероятно, температура высокая, поэтому нет слабости, но горло почему не болит?" - подумала она.

После великого славословия И. М. опять предложил:

- Пойдем в гостиницу, служба продолжительная, ты, наверно, устала.

- Нет, нет, я хорошо себя чувствую, достоим до конца.

Всенощная кончилась. Богомольцы стали расходиться, вышли и они. В гостинице подали чай, и Л. Н. впервые с начала болезни не только выпила чашку чая, но и поела монастырского хлеба.

Втайне от мужа измерила температуру - нормальная. Ночь проспала как убитая. Утром перед началом Литургии поведала мужу о своей болезни и исцелении. Оба они горячо молились у раки преподобного.

Несколько дней, проведенные в Сарове, были для Л. Н. исполнены неизъяснимого блаженства. В память об исцелении сохранилась небольшая иконочка. Преподобный Серафим изображен на ней молящимся на камне (вырезка из какого-то журнала начала XX века). И. М. наклеил иконочку на картон, и она сопровождала их на всех путях их многотрудной жизни.

Тулупчик

Однажды, когда я посетил Саровскую обитель, на ночь мне дали укрыться тулупчиком, который при жизни преподобный Серафим носил на себе.

Я всю ночь не мог заснуть, так как было слышно райское пение. Утром я сказал монаху, что не спал и слышал необыкновенное райское пение.

Монах сказал: "Этот тулупчик всегда, кому бы мы ни давали его, чтобы укрыться, вызывает то же явление, которое пережили вы".